Неточные совпадения
— Сделайте молящуюся фигуру! — сморщившись, говорил Кирилов, так что и нос ушел у него в бороду, и все лицо казалось щеткой. — Долой этот бархат, шелк! поставьте ее на колени, просто на камне, набросьте ей на плечи грубую мантию, сложите руки на
груди… Вот здесь, здесь, — он пальцем чертил около щек, — меньше свету, долой это мясо, смягчите глаза,
накройте немного веки… и тогда сами станете на колени и будете молиться…
Дубельт — лицо оригинальное, он, наверно, умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу — явно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой
груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше,
накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышленость хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив.
— Будет; все уж, вероятно, готово, — ответила ему gnadige Frau и хотела было пойти узнать,
накрывают ли ужин, забыв совершенно, что она была в запоне и даже с значком на
груди; но Антип Ильич остановил ее...
Деревья садов
накрыли и опутали дома тёмными сетями; город казался огромным человеком: пойманный и связанный, полуживой, полумёртвый, лежит он, крепко прижат к земле, тесно сдвинув ноги, раскинув длинные руки, вместо головы у него — монастырь, а тонкая, высокая колокольня Николы — точно обломок копья в его
груди.
И это «засну», ехидное, шипящее, вырвалось из его
груди как крик победного торжества и было последним гвоздем, который вбил он в крышку своего гроба. Улица продолжала шуметь, и Андрей Николаевич
накрыл голову подушкой. Стало тихо как в могиле.
И с этими словами солдатка опрокинула «бауньку» на ее же кроватку,
накрыла ей лицо подушкою да надавила своей
грудью полегонечку, но потом сама вдруг громко вскрикнула и начала тискать старуху без милосердия, а руками ее за руки держала, «чтобы трепетания не было».
«И чорт их принес! — думал он в то время, как Тихон
накрывал ночною рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на
груди седыми волосами. — Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».